Не могу сказать, что остаюсь к этой информации безучастной. Мне отчего-то это приятно.

— Но знаете, Вера, что странно, — продолжает идти со мной под руку княжна, — в Елагинском я совершенно не способна своей магией пользоваться!

Да, это беспокоит и меня. Я каждый день безуспешно пыталась уловить хоть чьи-нибудь мысли. Пусть не самого Елагина (состязаться с главным магом империи было бы просто глупо!), но хотя бы кого-то из гостей или даже слуг.

— Думаю, это сделано специально, — вздыхает Бородина. — Должно быть, у князя тут есть какая-нибудь штуковина, которая запирает наши умения. Да это, наверно, и правильно, — она хихикает, — иначе мы могли бы навредить друг другу.

Настасья Павловна велит Арине потихоньку собирать вещи — отъезд назначен на следующий день. Но я вижу — она надеется, что Елагин всё-таки пригласит нас остаться.

А я и хочу этого, и боюсь одновременно. Я не стесняюсь признать самой себе, что за время, проведенное в Елагинском, я стала относиться к Константину по-другому — я уже вижу в нём не врага, а умного человека и приятного собеседника. И я замечаю, как относятся к нему слуги, признавая в нем доброго и заботливого хозяина.

Честное слово, я чувствую себя как Лиззи Беннет, оказавшаяся в Пемберли. Я с каждым днём всё больше и больше очаровываюсь и самим поместьем, и его владельцем. Мне очень нравится спокойная, естественная красота Елагинского. Здесь нет кричащей роскоши, и всё устроено просто и со вкусом.

Мне хочется остаться в Елагинском — и не только потому, что еще не найден амулет. Но я боюсь остаться здесь — ведь это будет означать, что князь всерьез рассматривает меня в качестве своей супруги. А это невозможно!

Если он предложит мне выйти за него замуж, я обязана буду рассказать ему всю правду — и о том, кто я такая, и о том, что привело меня сюда. И нетрудно представить, как отнесется он к такому рассказу. Я буду вынуждена назвать его дядю предателем. Поверит ли он мне? Конечно, нет!

В таких расстроенных чувствах я и отправляюсь в картинную галерею. Почему именно туда? Сама не знаю. Я с удовольствием прогулялась бы по парку, но с самого утра зарядил дождь, и мой променад по лужам, наверно, выглядел бы странным.

Я не отказалась бы повнимательнее изучить кабинет князя, но пробраться туда одной не представляется возможным. К тому же, Константин сказал, что исследовал его со всем тщанием. Значит, это пустые надежды.

Возможно, мне удастся найти что-то у себя Закревке? Отцовские записи, дневники? Все его бумаги были привезены тогда из Петербурга в поместье. Быть может, я найду какое-нибудь письмо, в котором он рассказал всю правду о той истории.

В галерее я застаю старика-лакея, что несколько дней назад показывал мне этот дом. Спрашиваю его о прежнем хозяине.

— Хороший был хозяин Сергей Антонович, — охотно отвечает он, — рачительный. Любил, значит, чтобы каждая вещь на своем месте находилась. И возражений не терпел. Я ему однажды про зеркало, что в кабинете висит, сказать осмелился. Дескать, не там висит, где надо, перевесить бы. Ну, виданное ли дело — зеркало над дверьми? Для какой оно там надобности? Так он так осерчал, что едва розгами не велел высечь.

Я удивляюсь:

— Но оно, и правда, не на месте висит. Кто в него посмотреться может?

Старик кивает:

— Ваша правда, ваше сиятельство. Да только, может, и лучше, что оно там висит — змей уж там больно страшный.

— Змей? — переспрашиваю я. — Какой змей?

Насколько я помню, там, на раме, есть фигурка дракона, но…

Ах, ну какая же я дура! Это я, выросшая на фэнтезийных книгах и фильмах, назвала его драконом. А на самом деле он — змей! Змей Горыныч, как в сказке!

И будто что-то щелкнуло в голове. Странный стишок, что в детстве учил Константин, зеркало, висящее на странном месте, и странный дядюшка, говоривший о солнечных зайчиках!

— А где сейчас Константин Николаевич? — почти выкрикиваю я. — В кабинете? Старый слуга смотрит на меня с недоумением.

— Нет, его сиятельство в библиотеке. Он там больше любит бывать.

Я бегу в библиотеку. Именно бегу, наплевав на правила хорошего тона. И боюсь, когда появляюсь перед князем, я — растрепанная, запыхавшаяся, — вовсе не похожа на приличную барышню. Но мне плевать!

— Ваше сиятельство, нам нужно поговорить!

И выплескиваю на него все свои рассуждения — о стишке, который дядя заставлял его учить, о зеркале, и о солнечном луче на рассвете, который должен указать тайник.

Елагин слушает меня внимательно, не перебивает, но когда я заканчиваю говорить, на губах его появляется улыбка.

— Браво, Вера Александровна! У вас поразительно острый ум и хорошая память!

Я краснею от похвалы, но почему-то жду подвоха. И не напрасно.

— Только, боюсь, вынужден вас разочаровать. Когда я пытался найти тайник, где дядюшка мог держать наш фамильный амулет, я тоже вспомнил этот стишок. И тоже, представьте себе, подумал, что он как-то связан с кабинетом. Но — увы. Я много раз приходил туда на рассвете, следил за солнечными зайчиками, пытаясь отыскать хоть какой-то смысл в этих четверостишьях. Да, первый луч солнца, отражаясь в зеркале, действительно указывает на определенное место на стене кабинета. Но там нет никакого тайника! Сначала я простукивал стену, пытаясь по звуку определить полое место. Потом велел содрать со стены обивку. Там самая обычная стена!

От разочарования я едва не плачу.

А может быть, он мне врёт? Не, не похоже. Да и зачем бы ему это? Он не знает о предательстве дяди, он не догадывается, кто я такая, и не ждет опасности с моей стороны.

Он встает из-за стола и садится в соседнее с моим кресло.

— Благодарю вас, Вера Александровна, что приняли эту историю так близко к сердцу, — в голосе его я слышу неожиданную теплоту, от которой мне становится чуточку легче. — Я и сам бы хотел, чтобы это оказалось правдой. Но либо стихотворение не имеет к тайнику никакого отношения, либо мы неправильно понимаем его.

— А может быть, попробовать еще раз? — с наивностью ребенка спрашиваю я.

Я вижу, что он почти готов сказать, что это бессмысленно. Но он бросает на меня еще один внимательный взгляд и говорит другое:

— Ну, если вы так хотите, Вера Александровна! Я не могу вам отказать. Но будет ли это удобно? Вам придется выйти из комнаты ранним утром.

Я понимаю — он напоминает мне о приличиях. Но это то, о чём мне сейчас совсем не хочется думать.

И он сдается:

— Хорошо! Значит, встречаемся в кабинете перед рассветом. Велите горничной вас разбудить. Да, и возьмите ее с собою — не хочу, чтобы кто-то подумал о вас дурно.

Остаток дня проходит словно в полусне. Я разговариваю с Дубровиной, с Китти, с Соней. Но я не понимаю, о чём мы говорим. Я отвечаю автоматически, а думаю совсем о другом. Я боюсь проспать рассвет!

32. Кладоискатели

Арина будит меня, когда на улице еще темно.

— Барышня, просыпайтесь! Скоро рассветет! — она стоит у моей кровати со свечой в руках.

Я мигом вскакиваю, сбрасываю ночную сорочку, собираю волосы в пучок. Горничная помогает мне надеть платье, набрасывает на плечи шаль.

— И куда же вы собрались-то, Вера Александровна? — в голосе ее слышится беспокойство. — А если Настасья Павловна узнает? Или сам князь?

Обуваюсь в тонкие тряпичные туфли. Они вообще-то домашние и вряд ли подходят для встречи с мужчиной, но не цокать же по коридору каблуками.

— Не знаю, как Настасья Павловна, а его сиятельство точно узнает.

Арина сначала непонимающе морщит лоб, а потом всплескивает руками:

— Ой, барышня, так вы на свидание с его сиятельством идете? — глаза ее уже блестят от любопытства. — А может, не надо, Вера Александровна? Мужчины ведь они такие — наобещают с три короба, а мы потом расхлебываем.

Уж она-то, конечно, в свои шестнадцать лет о коварстве мужчин знает много! Но я благодарна ей за то, что она пытается меня предостеречь.

— Да не свидание это вовсе, Ариша! Это деловая встреча. Впрочем, ты всё поймешь сама, потому что пойдешь со мной.