С собой я беру те платья, что покупала с тетушкой, — у нас есть немного денег, но тратить их на новые наряды совсем не хочется. До Петербурга путь не близкий.

Кузьмич считает, что молодой барышне неприлично путешествовать одной — непременно нужно сопровождение замужней родственницы или, на худой конец, горничной. И сколько я ему не доказываю, что никого из девушек нашего поместья мы взять с собой не можем — ведь они знают меня как Наталью Закревскую, а не как Веру Бельскую, — он упрямо стоит на своем.

Но ситуация разрешается наилучшим образом на первом же постоялом дворе, где мы проводим ночь. Ужиная в общем зале, я замечаю молоденькую девушку — худенькую и плохо одетую — которая с трудом тащит ведерный пузатый самовар.

Справки у хозяина наводит сам Кузьмич. Девушку зовут Ариной, на постоялый двор она попала совсем крохой, когда пришла просить кусок хлеба. Не крепостная, сирота и, по словам хозяина, неумеха. Несколько монет перекочевывают из кармана Захара Кузьмича в карман хозяина постоялого двора, и Арина отправляется с нами.

Я ожидаю, что она, боясь незнакомых людей и перемены обстановки, будет плакать, но девушка почти спокойна. А глаза ее полны любопытства. Она первый раз выезжает за пределы своего городка. И, судя по всему, у прежнего хозяина жилось ей не сладко. А уж как радуется она скромному, но совсем новому платью, которое мы покупаем ей на следующий день!

В Петербург мы прибываем ночью, и у меня не получается разглядеть улицы, по которым мы проезжаем. Это мой родной город, но он, должно быть, совсем не похож на тот Петербург, к которому я привыкла. Интересно, узнаю ли я какие-нибудь места и здания? Смогу ли не заблудиться на знакомых и одновременно незнакомых улицах и переулках?

Мы, как и велено, прибываем в дом Настасьи Павловны Дубровиной. Сама хозяйка уже почивает, и встречать нас выходит экономка — по виду, женщина грозная. Кузьмича с Ариной она отправляет в ту часть дома, где размещается прислуга. Меня же определяет в небольшую, но очень уютную комнату, хотя по-настоящему рассмотреть ее у меня получается только утром, потому что как только моя голова касается подушки, я погружаюсь в сон.

С хозяйкой я знакомлюсь за завтраком. Всё та же экономка провожает меня в большую светлую столовую, где за столом уже сидят две дамы средних лет. Одна — в смешном домашнем чепце — и оказывается госпожой Дубровиной. Она приветствует меня с вежливой улыбкой на лице и знакомит со второй дамой — то ли подругой, то ли компаньонкой Ириной Николаевной Кольцовой.

Обе они разглядывают меня с любопытством, которое даже не пытаются скрывать.

— Проходите, голубушка Вера Александровна, чувствуйте себя как дома! — указывает мне на свободный стул хозяйка. — Рада, что вы прибыли без опоздания. А то мы с Ириной Николаевной уже беспокоиться стали. Его сиятельство князь Елагин, как мы слышали, чрезвычайно ценит соблюдение всяких правил.

Я едва сдерживаю усмешку. Плевать я хотела на правила князя Елагина. Но моим новым знакомым знать об этом пока не обязательно.

— В молодости я знавала вашего папеньку, Вера Александровна, — сообщает мне Дубровина, откушав жидкой пшенной каши. — Весьма авантажный был мужчина. Надеюсь, он пребывает в добром здравии?

Я киваю.

— Жаль, что он вынужден был оставить петербургское общество. Я и тогда еще говорила, и сейчас повторю — не стоило ему ввязываться в ту темную историю с графом Закревским. Впрочем, вам, милочка, знать о том не обязательно. И я рада, что вы приехали в столицу. Княжна Бельская всяко достойна лучшего, чем провинциальная деревня. Надеюсь, вам повезет на отборе, и вы станете княгиней Елагиной. Не гоже представительнице славного рода прозябать в глуши. Хотя, возможно, ваша маменька думает по-другому. Она, насколько я помню, из дворян провинциальных?

Даже несмотря на то, что ко княгине Бельской я не имею ни малейшего отношения, вопрос кажется мне оскорбительным. Это понимает и Кольцова и сразу бросается сглаживать бесцеремонность подруги:

— Стоит ли об этом говорить, душенька? Вера Александровна, должно быть, очень хочет послушать про отбор и про князя Елагина. Да и Петербурга она еще не видала.

Я бросаю ей благодарную улыбку.

Хозяйка поджимает губы, но тему меняет:

— Князь Елагин, милочка, большой оригинал. Представьте себе — когда его величество стал настаивать на его женитьбе, категорически отказался жениться на петербургских красавицах, коих ему предлагалось без счету, а затребовал невест из провинции. Дескать, не хочет он, чтобы родня супруги ему докучала.

— А каков он, этот князь? — осмеливаюсь я подать голос.

— Если вас интересует его внешность, — охотно принимается рассказывать Дубровина, — то он весьма красив. Но даже если бы это было не так, он достаточно знатен и богат, чтобы не думать ни о чём другом.

— А что же он ожидает найти в невесте? — продолжаю спрашивать я.

— Трудно сказать, — признается в своем неведении Настасья Павловна. — Князь малоразговорчив, а уж что у него на уме, и вовсе никто не знает. Но думаю, как и всякий мужчина, он падок на женскую красоту.

— Думаю, у вас, Вера Александровна, — поддерживает ее и Кольцова, — есть всякое вероятие, чтобы завоевать его сердце.

— Да, милочка, — кивает Дубровина, — вы достаточно хороши собой, чтобы ему понравиться. А уж мы с Ириной Николаевной приложим все силы, чтобы придать вам тот лоск, который должен быть у всякой дамы из высшего общества. Мы сегодня же пригласим портниху — уверена, ваши наряды никуда не годятся. Не обижайтесь, милочка, но что вы могли знать о столичной моде?

Я не обижаюсь. Меня беспокоит совсем другой вопрос — у меня совсем нет денег на платья и украшения.

Кажется, Настасья Павловна понимает мои затруднения.

— О расходах не думайте — его сиятельство уже позаботился об этом. Для каждой приглашенной в Петербург невесты он выделил необходимые средства. Он чрезвычайно богат.

Быть может, я должна оскорбиться такой подачкой, но я воспринимаю это спокойно. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

— А как будет проходить сам отбор? Нас будут как-то экзаменовать?

Всё, что я знаю об отборах, почерпнуто, в основном, из фэнтезийных книг. И вряд ли это те источники, которым стоит доверять.

Ответ Дубровиной это подтверждает:

— Экзаменовать? Что за глупости, милочка? Князь просто познакомится с вами — сначала на балу, а потом в домашней обстановке. Насколько я знаю, на отбор приглашены пятнадцать девиц. Знакомство с его сиятельством состоится через месяц на балу в его дворце. Он будет танцевать с каждой из вас и составит о вас собственное мнение.

— По танцу? — изумляюсь я.

Нечего сказать — хороший способ выбирать невесту. Если это действительно так, то шансы у меня нулевые. То, что танцуют на здешних балах, мне совершенно не известно.

— Я плохо танцую, — сразу признаюсь я.

Дубровина вздыхает:

— Я так и знала! Что можно ожидать от барышни, которая выросла в деревне? Право же, ваша матушка должна была лучше заботиться о вашем воспитании. Ну, ничего, мы пригласим лучшего петербургского учителя. За месяц он и бревно научит танцевать. Надеюсь, вы хотя бы музицируете?

Я киваю, и на ее лицо возвращается улыбка.

— Это может пригодиться, милочка, если князь пригласит вас в свое поместье. Там наверняка будут музыкальные вечера.

— В поместье? — изумляюсь я. — Но разве это прилично?

Теперь Настасья Павловна кивает одобрительно:

— Я рада, что вы помните о приличиях. Но, разумеется, вы поедете туда не одна, а с нами. К тому же, там будут и другие девушки.

— Все пятнадцать? — уточняю я.

Точного ответа у Дубровиной нет:

— Думаю, половина невест отсеется уже после бала. Я, Вера Александровна, уже имела удовольствие кое с кем из них познакомиться. Право же, некоторые не стоят никакого внимания.

— Быть может, князь думает по-другому, — возражаю я.

— Конечно, — не спорит хозяйка. — Но я почти уверена, что он после первого же танца исключит из отбора Татьяну Лисовскую и Александру Давыдову. Они обе высокие как каланчи. А князь самолюбив и уж точно не потерпит рядом с собой невесту, которая будет выше его на полголовы.